Написала, что смогла - потому что сколько можно морозить тех котов в холодильнике? Иногда надо разгружать морозилку.
Название: Правила
Автор: 005 сткглм
Бета: Jella Montel
Размер: мини (1827 слов)
Фандом: Spooks/Призраки
Пейринг/Персонажи: Олег Даршавин/Лукас Норт, Гарри Пирс.
Категория: джен, преслэш
Жанр: AU, майндфак, hurt/comfort
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: альтернативная версия серии 8.04 - что, если бы Сара Колфилд не пришла? О чем еще могли бы поговорить Олег и Лукас?
Примечание: слова на латинице произносятся по-русски. Mi querido amigo Inglés (исп.) — «мой дорогой английский друг». Отсылка к фикам «Мы вроде как сработались», «Здравствуй, новый день».
Для голосования: #. WTF Richard Armitage 2015 - работа "Правила"
— А ты?
— Ты должен поверить мне. Я отдам тебе деньги. Я дам тебе новую жизнь.
Но в обмен на информацию о суданских террористах.
И я должен знать, что станет их мишенью.
Олег провел пальцем по столешнице, как будто надеялся обнаружить на ней пыль:
— Слишком много слов, Лукас. Слова, слова, слова… только не те, которые мне хотелось бы услышать.
— А каких слов ты ждешь? Благодарности?
— А почему бы и нет? Почему бы тебе не поблагодарить меня?!
— За что?!
— Хотя бы за то, что в отличие от многих, я всегда был честным с тобой.
— Честным? ЧЕСТНЫМ?!
Не хватало ни слов, ни воздуха. Олег смотрел на него сквозь свою «рабочую» маску (возьмите немного усталости, щепоть легкой брезгливости, пару гранов скуки, смешайте — но не взбалтывайте), которую Лукас так и не научился расшифровывать. В свое время такое нечитаемое выражение лица Даршавина могло предвещать как очередную отправку в карцер, так и предложение прогулки по окружающим Лушанку болотам — на несколько дней, с ночевками на природе.
— Закрой рот и прекрати возмущаться — глупо выглядишь. Я никогда тебя не обманывал. Никогда не задавал тебе вопросы, на которые ты не мог ответить.
— Ты пытал меня четыре года!
— Да. Ты не хотел отвечать на вопросы, мистер Грей.
— Ты избивал меня!
— Да. Но всегда предупреждал тебя о последствиях, не так ли? О том, что будет, если ты не будешь сотрудничать.
— Ты неделями оставлял меня в одиночестве!
— Кажется, ты повторяешься в своих обвинениях. Плохой знак. Извини, я думал, что тебе был нужен отдых — время, чтобы прийти в себя, восстановиться и подумать.
— А потом все начиналось заново!!!
— Да. Потому что кое-кто отказывался сотрудничать…
Даршавин обошел вокруг кухонной стойки, притянул Лукаса к себе, уперся лоб в лоб, удерживая за шею и плечо:
— Лукас, все, что я делал — я делал только потому, что у меня такая работа. Ничего личного, понимаешь? Просто. Работа. Эй!
Когда чувства вернулись, первым, что он услышал, было недовольное:
— Хватит прикидываться дохлой лошадью. Ты уже пришел в себя.
— Ммм?
Он полулежал на Даршавине, запрокинув голову на его плечо; Олег придерживал его, обхватив поперек живота. Открывать глаза не хотелось; Лукас повернул голову и уткнулся носом в шею Олега. Прошлое вернулось обратно в аромате странного русского автошейфа — немного резкого, но теплого, почти на грани горячего, если вдохнуть поглубже, и свежего одновременно. Как мята и лимон в раскаленном полуденном воздухе, а с севера уже налетает холодный ветер.
Даршавин похлопал его по щеке:
— Как в старые добрые времена: шестая допросная, мой англичанин лежит в обмороке… ты всегда вздрагиваешь, прежде чем очнуться. Знаешь об этом?
— Ммм.
— Довольно однообразные ответы. Начинай говорить нормально, или я начну тебе приказывать. Мне не хотелось бы напоминать тебе о правилах, Лукас. Ты ведь помнишь правила?
Pravila. Слово пробило дыру в голове, и мята с лимоном брызнули внутрь, прожигая раскаленной лавой все на своем пути — вниз, вниз, в глубину, бежать некуда, он должен быть хорошим и подчиняться правилам, потому что… потому что пока он выполняет правила… только пока он подчиняется… Только не снова. Рука сама потянулась ко рту, чтобы зажать крик — «кричать нельзя, ты ведь помнишь? Пусть это будет наше третье правило, согласен?» — Качимов поправляет очки, подавая знак кому-то, кто стоит за его спиной, тому, кто контролирует выполнение правил…
Даршавин перехватил запястье:
— Правила или общение, Лукас. Определяйся.
Ему удалось выдавить правильные слова на правильном языке:
— N-n-ne n-nado, Oleg. Pogovorim.
Дальше будет легче. Всегда бывало легче после первых ответов; всегда было легче делать так, как надо… Согласно правилам.
— О’кей. Вопросы — ответы, ты знаешь, как это работает.
— Да.
— Все хорошо?
— Не знаю. Д-да?
— Пить не хочешь? Я мог бы дотянуться до холодильника, если у тебя там есть вода.
— Нет. Не сейчас. Потом.
— Потом так потом. Забавно, что упоминание правил до сих пор производит на тебя такое впечатление. Знаешь, никто не был в восторге от того, что сделал с тобой Качимов. Эту его игру посчитали немного избыточной, а мне велели закончить грязную работу — собрать тебя обратно. Было не слишком-то интересно — ломать всегда забавнее, понимаешь?
Забавнее? Наверное, это зависит от того, с какой стороны забора ты находишься.
— Я понимаю.
— Кстати, хорошо держишься. Я заметил это еще у Темзы.
— Spasibo.
— Судя по всему, ты последовал моему совету и нашел себе provodnika, хэндлера — или как это тут у вас называется? Человек, которому можешь довериться в том, что касается твоего состояния, который может взять на себя ответственность отдавать тебе приказы?
Олег провел пальцем по его по щеке — спокойно, безразлично; так, как, наверное, гладил бы собаку или кошку.
— Да.
— Хороший хэндлер? Заботится о тебе? Делает все, в чем ты нуждаешься?
— Да. Да. Да.
— Он наказывает тебя, если это необходимо? Ведь тебе это бывает необходимо.
— …
— Лукас? Я жду ответ.
— Д-да. Я… я говорю, что… что я виноват, и мы... мы… только к-когда это нужно.
— Не сверх того? Прекрасно. Жаль, что у меня не было достаточно времени, чтобы обойти эту zakladku v tvoih mozgah. Твой хэндлер учит тебя обходиться без поводка?
— …
— Не слышу ответа, Лукас.
— Да, Oleg.
— Прозвучало не слишком убедительно, тебе надо больше тренироваться. Но если тебя все устраивает — я рад, хотя хэндлер мог бы стараться больше. Потому что ты на грани срыва, Лукас.
— У нее сейчас проблемы. Мы немного… разошлись.
— «У нее сейчас проблемы». «Мы разошлись». Твой хэндлер — женщина? Забавно. В любом случае, это непрофессионально: проблемы хэндлера не должны отражаться на тебе, понимаешь? Я ведь объяснял тебе.
— D-da.
— Тише, тише… все хорошо, — Олег продолжал гладить его щеку.
— Мммм...
— Что?
— Ты сказал, что хочешь начать новую жизнь.
— Ну, для начала возьму небольшой отпуск — лет на пять. Знаешь, мне нравится идея с покупкой бара или небольшой гостиницы. И отдельное жилье, разумеется. Я уже достаточно жил на работе.
— Где планируешь остановиться?
— Подробности, подробности… в любом случае, погода там значительно лучше, чем в окрестностях Лушанки или на вашем острове, mi querido amigo Inglés. Спасибо за паспорт, он пригодится.
— Олег, там… я просил убрать, но я не уверен.
— Напихали жучков? Как не стыдно, ай-яй-яй, а еще солидная фирма... Лукас, ты всерьез веришь, что я стал бы использовать паспорт, который мне сделала MI5?
— Но зачем тогда…
— Для продажи, конечно. На рынке есть люди, заинтересованные в ваших технологиях. Зная, как что-то работает, можно понять, как это сломать — или как это обмануть. Вот я, например, знаю, как работают твои мозги... У меня уже есть покупатель на этот паспорт, он даст хорошую цену.
— Ты и так просишь у нас миллион.
— Лукас, я не хочу сказать, что миллион — это мало, но всегда может понадобиться немного больше. Знаешь, это бывает в отпуске: покупаешь что-то из одежды, потом идешь выпить пива, берешь какую-нибудь закуску... тратишь деньги по мелочи. Кстати, если речь зашла о деньгах, не поднять ли мне цену?
— Тебе никогда не дадут даже десяти фунтов, не говоря уж о большей сумме. Будут тянуть время, а потом…
— Потом, Лукас, будет после.
— Деньги пометят, чтобы отследить их.
— Ты опять почему-то считаешь меня наивным. Деньги будут обменяны на «чистые» в течение… примерно получаса, если привратник не заснет.
— А если заснет?
— Юмор? Хороший знак, что ты можешь шутить. Если привратник заснет, прибавим еще пять минут... и отслеживайте банкноты по всему миру.
— Все продумал, да?
— У меня было больше года на подготовку. Ну так что? Я поднимаю цену?
— У меня нет полномочий на обсуждение таких вопросов.
— Полномочия есть у твоего шефа. Сэр Гарри еще не знает, что суданцы — самая мелкая из его проблем. Представь себе: никаких требований, никаких предварительных условий, никаких переговоров… пфф — и такие большие, красивые здания в Сити складываются, как домино. Пфф — и на воздух взлетает автобус с туристами, пфф — и в час пик в метро взрываются несколько бомб… пфф — взлетают на воздух несколько автомобилей… пфф — взрыв на газораспределительной станции… а если атаки будет скоординированы? Если все они произойдут в одно и то же время? Сколько денег сэр Гарри выбьет из министра, чтобы этого не произошло?
— Я не знаю. Я не знаю. Я не знаю!!!
— Чшшш, чшшш. Тихо. Не кричи. Успокойся. Дыши вместе со мной: вдох-выдох… вдох-выдох… вот так. Это не допрос, мы просто разговариваем… все хорошо, мистер Грей.
— Да.
— Знаешь, я мог бы рассказать твоему шефу об очень интересных людях…
— …но только за плату?
— Да, за наличные. А что? Просто бизнес, деловое предложение коллегам. Рад, что ты все понимаешь.
— Я не могу ничего гарантировать. Сколько ты хочешь?
— Думаю, не стоит быть слишком жадным. Поднимем ставку до полутора миллионов — и у вас будет превосходный квартальный отчет.
— Я передам твое предложение. Но нам нужны доказательства.
— Одно имя я тебе уже назвал — Омар Салим аль Халед. Остальное скажу позже.
— Когда?
— Скоро, Лукас. Очень скоро. Хорошо, что мы договорились. Встаем? Пока я не отсидел себе задницу на твоем полу.
— Да.
Не так плохо было то, что пришлось открыть глаза. Но исчезла тяжесть чужой руки на животе, больше никто не касался его щеки кончиками пальцев, и запах (мята-север-лимон-тепло) тихо истаял, в квартире снова пахло так, как пахнет в старом доме недалеко от реки.
На прощание Олег дружески похлопал Лукаса по плечу:
— Выглядишь бледным. Выпей сладкий чай, съешь что-нибудь… эй, это не приказ, это дружеский совет. Позвони сэру Гарри, объясни ситуацию. Я понимаю, что ты должен действовать по протоколу. Никуда не уйти от правил, да?
— Как мне связаться с тобой?
— Не волнуйся. Я буду поблизости. До встречи, Лукас.
После того, как клацнул замок, Лукас какое-то время стоял у двери — вдруг Даршавин вернется? Может быть, он захочет сказать еще что-нибудь, или изменить условия, или… или…
После приступа сухой рвоты он напился воды из-под крана и умылся, игнорируя воспоминания — руки в медицинских перчатках касаются шеи, нащупывая пульс. Олег наклоняется, смотрит в глаза…
Щелкнул чайник.
Два пакетика «липтона» на кружку. По улице проехал грузовик. Добавить пять кусков сахара. На балконе в доме напротив женщина расставляет горшки с геранью. Помешать, попробовать — сладко, горячо…
Рос отозвалась после первого гудка:
— Ты избавился от навигатора.
— Да, извини меня за это.
— Где ты? Лукас, ты сказал мне, что держишь все под контролем. Скажи хотя бы, тебе уже известна цель?
— Рос, мне нужно поговорить с Гарри. Сэр?
— Я тебя слушаю.
— Лучше, если это будет приватный разговор.
— Я перейду в свой кабинет.
Лукас поставил кружку с недопитым чаем в мойку.
— Говори.
— Гарри, все значительно хуже, чем мы думали. Суданцы — это только первый акт пьесы. Готовится нечто масштабное; по сравнению с тем, что запланировано, одиннадцатое сентября может показаться утренником в детском саду.
Пауза. Лукас представил кабинет Гарри: на столе ничего лишнего, в темной полировке можно увидеть свое отражение.
— Это сказал Даршавин? Ты ему веришь?
— Да, Гарри. Он был искренен.
— Прекрасно. Замечательная оценка — «он был искренен». А пытал он тебя тоже искренно?
— Гарри, я знаю его. Он не лгал. Одно то, что он пришел к нам и сообщил о готовящемся теракте…
— Он пришел не к нам, Лукас — он пришел к тебе. И не забыл потребовать деньги за информацию. То, что ты знаешь его — ничего не доказывает. Он тоже знаком с тобой; напомню, если ты вдруг забыл — стокгольмский синдром — это улица с двусторонним движением. Палач знает жертву, жертва знает палача. Доказательств того, что готовится какой-либо теракт, у нас пока по-прежнему нет.
— Даршавин назвал имя — Омар Салим аль Халед. Гарри? Еще кое-что.
— Я тебя слушаю.
Глядя в окно, на серое небо и серые облака, которые готовились залить город очередным дождем, Лукас закрыл глаза:
— Даршавин сказал, что цена выросла. Ему нужно три миллиона.
Первые капли ударили по подоконнику.
Может быть, если он принесет сумку с тремя миллионами, Олег возьмет его с собой — туда, где погода лучше, чем в Англии, и где никакие правила, инструкции, протоколы, навязанные другими людьми, не будут иметь никакого значения.
Туда, где он, Лукас Норт, сам будет устанавливать для себя правила.
Название: Спуститься с холма
Автор: 005 сткглм
Бета: Sorena
Размер: мини (2740 слов)
Фандом: Sparkhouse/Спаркхаус
Пейринг/Персонажи: Джон Стрендинг, Кэрол Болтон
Категория: джен, гет
Жанр: повседневность
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: не следует жить в мире фантазий
Примечание: "Я слышал, ты едешь на ярмарку в Тайн" - авторский перевод Мэлвис баллады «Scarborough Fair»; «...и вы, мои белые, и вы, мои серые» - сказка Дева Озера
Для голосования: #. WTF Richard Armitage 2015 - работа "Спуститься с холма"
Странно, как люди могут не замечать его — почти двухметровую орясину, но Джон к этому привык. Это потому, что он тихий. Если будешь тихим, никто к тебе не будет придираться, это он еще со школы усвоил.
Когда он впервые увидел Кэрол? Трудно сказать. На ферме Болтона он и раньше работал время от времени и, конечно, видел и старшую, и младшую девочек. Позже он вспомнил, что впервые подумал о ней в том самом смысле, когда они вместе с мистером Болтоном закапывали на дальнем выгоне павших овец. Была ранняя весна, пришла оттепель, начался окот у овец… и на несколько дней внезапно вернулась зима. По телевизору говорили что-то о массах арктического воздуха, атмосферных фронтах и всяком таком. Дед жаловался на артрит и тихо бухтел про то, что это все из-за самолетов — летают туда-сюда, вот погода и портится.
Итак, было за полдень; Джон еще утром перегнал технику на дальний выгон и думал о том, что они делают все неправильно: по уму, надо вызвать ветеринара и перевозку, но это же офигеть какие деньги. И вообще, успокаивал он себя, все фермеры так делают — в смысле, не заморачиваются: своя земля, своя скотина. Овцы не были заразными, просто не смогли разродиться. Не повезло, бывает. Вон и на соседнем участке Роджерс все утро занимался тем же самым.
Часа в два пополудни Ричард Болтон сплюнул, глядя на холм из-под козырька кепки:
— Ишь идет, королева.
Джон обернулся: с холма спускалась Кэрол. На мгновенье ветер стих, стало тихо-тихо… и это было… на мгновение Джон как будто перенесся в детство, когда мама читала ему сказку: «...и вы, мои белые, и вы, мои серые, бросайте теплые хлевы и спешите за мной — домой! Домой! Домой!»
Кэрол или не Кэрол?! Говорят, в старые времена тут на холмах пустоши жили не только люди. Соседи иногда приходили на фермы как гости или как работники; случалось даже, что роднились, хотя особого счастья это не приносило. Самые дальновидные из соседей отдавали на попечение людей самое дорогое — детей. Люди принимали соседских детишек на воспитание до оговоренного срока или просто пожить лето-другое-третье на ферме, чтобы пообвыкли рядом с холодным железом. Соседи не скупились на ответную благодарность, и у таких фермеров и поля, и скотина родили вдвое-втрое больше. Священники? Да кто б их сильно слушал, когда надо платить аренду, десятину и налоги, и еще постараться не протянуть ноги с голоду. Фермеры живут на земле и от земли, а от молитв в амбаре и в хлеву не сильно-то прибавляется ни зерна, ни скота. Умные священники очень старались не замечать как внезапных прибавлений в фермерских семействах, как и того, что пара-тройка ребятишек годами не ходила в церковь и не росла. Бывало, что в благодарность за такую слепоту пастыри однажды утром обнаруживали в башмаках несколько золотых монет, которые со временем не превращались в листья и оставались золотом, даже если прыснуть на них святой водой или прочитать pater noster.
Глупые священники в этих краях надолго не задерживались.
От всех этих воспоминаний и мыслей у Джона под шапкой зашевелились волосы, как будто набрался вшей; тем временем Роджерс заглушил трактор, устроился поудобнее с наветренной стороны трактора вместе с псом, который льстиво колотил хвостом, достал бутерброды и врубил радио. Над холмами вокруг полетела старая песня:
— Я слышал, ты едешь на ярмарку в Тайн?
Зверобой, ромашка и хмель.
Спой песню мне о той, что жила там,
Она ведь была любовью моей…
Скажи, пусть возьмет тончайшего льна —
Зверобой, ромашка и хмель, —
Сошьет мне наряд без единого шва,
И вновь она будет любовью моей.
Джону показалось, что его обдало странным холодом; дед еще говорил про такое: «чувство, будто по твоей могиле кто-то прошелся».
Кэрол подошла ближе — волшебство рассеялось, нахлынула реальность: обычная девчонка лет семнадцати в старых джинсах и резиновых сапогах, с болячкой на губе и замазанным синяком на лице.
— Чего прискакала? Пожрать, я смотрю, не принесла.
— Мама просила передать, ужин будет в пять.
— Как закончим — так и придем. Подогреет, — сплюнул мистер Болтон. — Иди домой, нечего шляться туда-сюда.
Кэрол сгорбилась.
— Иди, иди!!!
Когда она скрылась за холмом, мистер Болтон сплюнул еще раз и пробормотал:
— Ей лишь бы с докторским сыночком бегать. Мало я ей вчера всыпал, надо будет сегодня добавить… чего уставился? Когда у самого будут дети, поймешь.
Хотелось сказать что-то в ответ, но что? Мистер Болтон — отец Кэрол и фермер, который платит ему деньги, а он просто наемный работник, раньше это называлось «батрак». И потом, его-то какое дело? Это семья, а в каждой семье свои порядки.
Джон промолчал. Молчать он привык, это было нетрудно.
Роджерс снова завел трактор, но Джону Стрендрингу казалось, что ветер в холмах все еще насвистывал старую мелодию.
Забегая вперед, надо сказать, что Кэрол действительно проводила с Эндрю много времени. Джон часто видел, как они вместе наперегонки бегали к развалинам, какой счастливой она была, возвращаясь домой, и как ее радость угасала, стоило ей увидеть отца. Это было даже немного больно — видеть, как ее улыбка исчезает.
Но к тому времени Джон уже понял, почему среди людей ей не по себе. Слишком много для нее вокруг такого… человеческого, одним словом. Тут и настоящим людям тошно бывает.
Как-то вечером в пабе Хэнсон хлопнул его по плечу:
— Говорят, ты заглядываешься на дочку Болтона? А на фига тебе? Да ладно, чего ты зыркаешь как медведь, я просто спросил… ну и грязная же у них семейка!..
Тут Хэнсона кто-то окликнул, потом в музыкальном автомате выпал прошлогодний хит, и все начали танцевать. Джон задумался, прихлебывая пиво. Что-то такое он слышал уже не в первый раз, но обычно просто не обращал внимания — люди все время говорили, много, обо всем, постоянно перескакивали с темы на тему, и было довольно утомительно — следить за всеми разговорами, кто кому что сказал, почему сказал, и все такое. Если подумать, мылись Болтоны не реже, чем все остальные — и вообще, если весь день возиться с навозом… пахнет не фиалками.
Вечером после ужина он решился спросить у деда:
— Ты что думаешь про Болтонов?
Скручивающий самокрутку дед удивленно поднял бровь и промолчал — явно ждал уточнения. Пришлось подумать и спросить по-другому:
— Почему люди называют их семью грязной?
— Ты на этой ферме сколько постоянно работаешь — года два или около того? И до этого туда захаживал? Ричард Болтон не самый приятный человек, не так ли?
Ну… за работу с ним всегда расплачивались в срок, сколько уговорено по отработанным часам, а что до грубости… вы где видели вежливого фермера, который, увидев заболевшую корову, например, сказал бы: «ах ты господи, какая неприятность приключилась!»?! Зато Болтон не торопит, не говорит под руку… да, ругается, да, как это говорится — «бухтит», но в основном по делу, не без причины… Дед внимательно смотрел на Джона, кивая в такт своим мыслям.
— Не самый приятный, но платит честно, — наконец выдавил из себя Джон.
— Вот и я о том же. Не самый приятный, но платит. Что до грязи… — дед пыхнул табаком, — люди обычно забывают, что для того, чтобы появился теленок, нужен еще и бык. Некоторые вещи делаются только вдвоем, знаешь ли.
Это было понятно: куда же в таком деле без быка. Ну или без ветеринара, если искусственное осеменение. Хотя с образованием после школы не получилось, Джон, как мог, старался читать статьи и книги про сельское хозяйство — у него была мечта обзавестись со временем собственной фермой.
— Так что не принимай близко к сердцу, — закончил дед, — люди всегда говорят. У людей это любимое занятие — мыть кости ближним своим.
Ну, вот и отлично. Раз дед сказал, что все ничего не значит — значит, так оно есть. Деду можно верить.
В свой следующий выходной за завтраком Джон размышлял о том, что надо бы или разобраться, в чем тут дело, или плюнуть и перестать думать про всякую ерунду. Двадцать первый век на носу, а он, как дурак, размышляет о фейри. Какие тут фейри, думал он, накладывая себе сосисок, съехали они давно или вовсе вывелись после тех делов, которые учинили люди. В начале девятнадцатого века один упертый священник прошел пустоши туда-сюда, читая Библию вслух, и начертил на старых межевых камнях кресты, чтобы никто некрещеный пройти не мог. Старательный был, прости его Господи, оттого и помер — вилы в спине никому здоровья не добавляют. Потом, говорят, соседи в отместку такой мор среди скотины учинили и неурожай дождями навели, что несколько деревень в полном составе уехали в Америку — с голоду помирать было неохота.
В библиотеке он долго набирался храбрости, прежде чем задать вопрос: обычно он ходил туда читать «Фермерский вестник», который годами лежал на одном и том же столе рядом с религиозными брошюрами. Как объяснить, что сегодня ему требуется нечто иное?
Но все оказалось проще некуда: леди в очках подвела его к каталогу и объяснила, как искать «по ключевым словам», пояснила, что значат пометки на карточках — типа, что вот это надо попросить принести, а это можно взять с полок в соседней комнате. Джон подумал и решил начать именно с тех книг, что стояли в «открытом доступе».
Изданий оказалось неожиданно много: и сказки, и художественные, и детские энциклопедии — вот они-то и приглянулись ему больше всего, потому что рассказывали обо всем понятно, без длинных слов.
Оказалось, что те, кого называли «соседями», имели множество обличий и названий; сначала он с непривычки запутался, но потом приспособился выписывать названия и краткие сведения в блокнот. Получалось здорово, совсем как досье в спецслужбах, и можно было перечитать на досуге, перед сном, и подумать.
Постепенно, путем исключений, он пришел к выводу, что Кэрол — подменыш.
Это имело смысл, понимаете?
Факт: мистер Болтон, ее как-бы-отец, не любил ее. И это еще мягко сказано.
Факт: миссис Болтон, ее как-бы-мать… ну, в смысле, все семьи конечно разные, но обычно матери как-то по-другому относятся к своим детям. Ну, вот его мама его любила — даже когда он рвал единственные штаны. А миссис Болтон… Как можно было бросить все и уехать от своих дочерей? Или потому она и уехала, что они ей и не дочери вовсе?
Факт: их сосед доктор Лоутон, отец Эндрю, относился к Кэрол по-особенному (наверное, потому что доктора некоторые вещи в человеке сразу видят). Доктор не только жалел Кэрол, но, похоже, побаивался. Видимо, понял что-то про нее. Может, ему пригрозила ее настоящая родня?
Факт: когда Кэрол было примерно одиннадцать или даже, скорее, двенадцать лет, у ее как-бы-отца внезапно появились деньги. Хорошие деньги — он тогда и стадо обновил, и технику... а кредит у банка не брал. Это Джон знал точно, потому что хорошо представлял сумму — такие деньги банк дает в кредит не на один год, а Ричард Болтон выплачивал банку только аренду, и то постоянно ворчал по поводу процентной ставки. Если бы он платил по кредиту, жалоб было бы в разы больше. Может, именно тогда Кэрол обменяли? Целое лето она просидела дома, вроде бы болела… в то время Джон еще не работал у Болтона постоянно, а так, время от времени — но вроде бы, Кэрол даже почти не выходила из спальни.
Наверное, это тяжело — прийти в мир людей, где все по-другому.
Рождество считается временем чудес, но, к несчастью, не для Джона Стрендринга.
Он понимал, почему его считают туповатым: парень, который иногда не может и двух слов связать — ну, понятно же. Тупой здоровяк. А на самом деле слов просто слишком много, и с учетом того, что надо подбирать их правильно, чтобы никого не задеть... поэтому он всегда думал, прежде чем что-то сказать, и этим только подтверждал свою репутацию.
Не надо было соглашаться ехать с Кэрол: она это нарочно сделала, чтобы досадить Эндрю. Жаль, что сообразил он это слишком поздно: они уже отъехали от паба, и Кэрол гнала машину по мокрой дороге под дождем. Слишком обидчивая и слишком гордая Кэрол никогда не простит ему, если он возьмет столь щедро предложенное. Так и с обычными людьми бывает.
Пришлось изобразить из себя «тупого Джона», может, даже почти девственника. Хм. С учетом того, что с тех пор, как ему исполнилось восемнадцать, женщины в городке иногда звали его «починить кое-какую мелочевку» (он, в общем-то, был не против, а потом всегда честно предлагал отремонтировать что-нибудь — если что-нибудь действительно нуждалось в починке и он мог это исправить) тут надо было постараться. Пришлось быстренько вспомнить, каким был его самый первый раз с миссис Адамс (до сих пор стыдно, хотя она тогда не обиделась, а научила, что, как и куда), и повторить все как можно точнее: подольше провозиться с презервативом, не попасть куда надо и кончить, не начав. Кажется, получилось вполне достоверно, потому что Кэрол даже начала утешать его — на свой лад, конечно.
Дома он глотнул для храбрости (ну и за Рождество) и пошел признаваться:
— Дед. Спишь? Я тут… обидел одного человека. Женщину.
— Тьху. Мвхав.
Пришлось подождать, пока дед проснется окончательно, вставит зубы и устроится в кровати поудобнее.
— Кого и как именно? Доиграешься ты однажды с бабами…
Джон вздохнул, и выложил все, как было.
— Мда. Девчонка Болтон, значит… ну, сердцу не прикажешь. Ладно. Ты, конечно, свалял дурака — но оно, может, и к лучшему. Иди, спать ложись.
Спать не хотелось совершенно.
— Дед, а что мне делать-то? Ну… извиниться-то как?
— Наказание на мою голову... Завтра поедешь к ней. С подарком. Особенный подарок надо, дурень, не ерунду какую! Чтобы она видела, что она для тебя особенная, понимаешь? Не просто девчонка, которую можно в баре склеить и поваляться на травке. Съездить что ли с тобой, дураком, присмотреть, а то ведь наломаешь дров… э-э-х, где мои молодые годы…
Когда Кэрол исчезла, прихватив с собой сестру, Ричард Болтон начал хандрить и злоупотреблять выпивкой. Работа валилась у него из рук, и дела на ферме, ясен пень, пошли херовато. Джона так и подмывало сказать: зря вы, мистер Болтон, так с Кэрол обращались — хоть и молчу, но я ж не слепой, я видел. Подменыши хорошо помнят добро и зло и не возвращаются в те места, где им было плохо. Сколько-то времени терпят, а потом все, уходят и уводят с собой вашу удачу. Тем более и докторский сын уехал вместе со своей невестой, так что ничего-то Кэрол тут теперь и не держало, кроме фермы.
Делая свою работу, Джон часто задумывался: почему Кэрол взяла с собой сестру? Когда подменыши уходят, то обычно либо ничего не берут, либо берут то, что считают своим — вот как внедорожник, например. Кэрол его считала своим — понятно, на нем и укатила. Хоть железо — но свое же железо. Интересно, машины могут работают в холмах? Небось, там с одной заправки можно ездить годами, магия же и все такое… А сестра? Если Кэрол подменыш, то может ли быть ее младшая сестра такой же?
Дед в ответ на его сумбурное изложение мыслей (идеи о подменышах пришлось избегать, что связности истории не добавило) мрачно сказал:
— Уехала, говоришь? Ну... этого и следовало ожидать. Хорошо, что там все хоть так закончилось, а не чем похуже. Ну, хоть малявку не бросила, — и как-то особенно посмотрел на Джона, а потом вздохнул: — Ну не смотри ты как телок, ей-богу — если уж у тебя так зажглось, найди ее, что ли! В полиции попробуй узнать. А пока принеси мне лекарство — таблетки, сам знаешь какие и где лежат.
Правильно все-таки Кэрол сделала, что уехала, решил однажды Джон, помогая подняться мертвецки пьяному мистеру Болтону на второй этаж. Как с таким вот ребенка оставить — он и о себе не может позаботиться, не то, что о девочке.
Ну ничего, ведь теперь-то, наверное, у Кэрол и ее сестры все в порядке? Они же нашли свой дом — там, где они сейчас? Должны же исполняться мечты хоть у кого-то?
С тем, что его мечта — иметь собственную ферму — вряд ли когда-нибудь исполнится, Джон уже смирился. Да, он много чего знал и умел, но собственная земля — это слишком дорого. Но если подумать, жилось ему не так уж и плохо: дом, доставшийся по завещанию, работа, которая не так уж плохо оплачивалась, и кое-какие деньги в банке…
Он уже начал привыкать к мысли о том, как все будет дальше: еще лет двадцать пять-тридцать работы; возможно, если ему повезет — свадьба и рождение ребенка, и развод не раньше, чем ребенку исполнится хотя бы четырнадцать. Если не повезет со свадьбой… ну… можно и так, главное, найти подходящего человека. Он бы заботился о женщине в любом случае, он бы постарался дать ей дом… он бы и о Кэрол заботился, но ведь вряд ли она вернется.
Только Кэрол все-таки вернулась, и семи лет не прошло. Вернулась, и как положено фейри, принесла с собой ворох проблем.
Потом он удивлялся, как мог быть настолько слепым и глухим и как мог поверить в собственную же выдумку. Наверное, прав был в свое время дед, когда говорил, что не следует думать слишком много и слишком, как бы это сказать, страстно — так можно поверить в любую глупость, вроде того, например, что если ты попал в аварию, загнав машину в кювет, то виновата не лишняя пинта пива, а инопланетяне, которые пытались тебя похитить.
Правда обычно проще и жестче, чем любая выдумка. Жить в мечтах безопасней и приятней, кто бы спорил — но только вот при столкновении с реальностью фантазии рушатся, и надо быть достаточно сильным, чтобы тебя не задавило обломками — как задавило Эндрю Лоутона. Надо иметь мужество спуститься на землю и продолжать жить дальше.
Помогая Кэрол подняться, Джон сказал:
— Давай пойдем домой.
И прибавил тише, когда они вышли из развалин:
— Нам обоим надо будет спуститься с холма.