Олег провел пальцем по столешнице, как будто надеялся обнаружить на ней пыль:

— Слишком много слов, Лукас. Слова, слова, слова… только не те, которые мне хотелось бы услышать.

— А каких слов ты ждешь? Благодарности?

— А почему бы и нет? Почему бы тебе не поблагодарить меня?!

— За что?!

— Хотя бы за то, что в отличие от многих, я всегда был честным с тобой.

— Честным? ЧЕСТНЫМ?!

Не хватало ни слов, ни воздуха. Олег смотрел на него сквозь свою «рабочую» маску (возьмите немного усталости, щепоть легкой брезгливости, пару гранов скуки, смешайте — но не взбалтывайте), которую Лукас так и не научился расшифровывать. В свое время такое нечитаемое выражение лица Даршавина могло предвещать как очередную отправку в карцер, так и предложение прогулки по окружающим Лушанку болотам — на несколько дней, с ночевками на природе.

— Закрой рот и прекрати возмущаться — глупо выглядишь. Я никогда тебя не обманывал. Никогда не задавал тебе вопросы, на которые ты не мог ответить.

— Ты пытал меня четыре года!

— Да. Ты не хотел отвечать на вопросы, мистер Грей.

— Ты избивал меня!

— Да. Но всегда предупреждал тебя о последствиях, не так ли? О том, что будет, если ты не будешь сотрудничать.

— Ты неделями оставлял меня в одиночестве!

— Кажется, ты повторяешься в своих обвинениях. Плохой знак. Извини, я думал, что тебе был нужен отдых — время, чтобы прийти в себя, восстановиться и подумать.

— А потом все начиналось заново!!!

— Да. Потому что кое-кто отказывался сотрудничать…

Даршавин обошел вокруг кухонной стойки, притянул Лукаса к себе, уперся лоб в лоб, удерживая за шею и плечо:

— Лукас, все, что я делал — я делал только потому, что у меня такая работа. Ничего личного, понимаешь? Просто. Работа. Эй!

Когда чувства вернулись, первым, что он услышал, было недовольное:

— Хватит прикидываться дохлой лошадью. Ты уже пришел в себя.

— Ммм?

Он полулежал на Даршавине, запрокинув голову на его плечо; Олег придерживал его, обхватив поперек живота. Открывать глаза не хотелось; Лукас повернул голову и уткнулся носом в шею Олега. Прошлое вернулось обратно в аромате странного русского автошейфа — немного резкого, но теплого, почти на грани горячего, если вдохнуть поглубже, и свежего одновременно. Как мята и лимон в раскаленном полуденном воздухе, а с севера уже налетает холодный ветер.

Даршавин похлопал его по щеке:

— Как в старые добрые времена: шестая допросная, мой англичанин лежит в обмороке… ты всегда вздрагиваешь, прежде чем очнуться. Знаешь об этом?

— Ммм.

— Довольно однообразные ответы. Начинай говорить нормально, или я начну тебе приказывать. Мне не хотелось бы напоминать тебе о правилах, Лукас. Ты ведь помнишь правила?

Pravila. Слово пробило дыру в голове, и мята с лимоном брызнули внутрь, прожигая раскаленной лавой все на своем пути — вниз, вниз, в глубину, бежать некуда, он должен быть хорошим и подчиняться правилам, потому что… потому что пока он выполняет правила… только пока он подчиняется… Только не снова. Рука сама потянулась ко рту, чтобы зажать крик — «кричать нельзя, ты ведь помнишь? Пусть это будет наше третье правило, согласен?» — Качимов поправляет очки, подавая знак кому-то, кто стоит за его спиной, тому, кто контролирует выполнение правил…

Даршавин перехватил запястье:

— Правила или общение, Лукас. Определяйся.

Ему удалось выдавить правильные слова на правильном языке:

— N-n-ne n-nado, Oleg. Pogovorim.

Дальше будет легче. Всегда бывало легче после первых ответов; всегда было легче делать так, как надо… Согласно правилам.

— О’кей. Вопросы — ответы, ты знаешь, как это работает.

— Да.

— Все хорошо?

— Не знаю. Д-да?

— Пить не хочешь? Я мог бы дотянуться до холодильника, если у тебя там есть вода.

— Нет. Не сейчас. Потом.

— Потом так потом. Забавно, что упоминание правил до сих пор производит на тебя такое впечатление. Знаешь, никто не был в восторге от того, что сделал с тобой Качимов. Эту его игру посчитали немного избыточной, а мне велели закончить грязную работу — собрать тебя обратно. Было не слишком-то интересно — ломать всегда забавнее, понимаешь?

Забавнее? Наверное, это зависит от того, с какой стороны забора ты находишься.

— Я понимаю.

— Кстати, хорошо держишься. Я заметил это еще у Темзы.

— Spasibo.

— Судя по всему, ты последовал моему совету и нашел себе provodnika, хэндлера — или как это тут у вас называется? Человек, которому можешь довериться в том, что касается твоего состояния, который может взять на себя ответственность отдавать тебе приказы?

Олег провел пальцем по его по щеке — спокойно, безразлично; так, как, наверное, гладил бы собаку или кошку.

— Да.

— Хороший хэндлер? Заботится о тебе? Делает все, в чем ты нуждаешься?

— Да. Да. Да.

— Он наказывает тебя, если это необходимо? Ведь тебе это бывает необходимо.

— …

— Лукас? Я жду ответ.

— Д-да. Я… я говорю, что… что я виноват, и мы... мы… только к-когда это нужно.

— Не сверх того? Прекрасно. Жаль, что у меня не было достаточно времени, чтобы обойти эту zakladku v tvoih mozgah. Твой хэндлер учит тебя обходиться без поводка?

— …

— Не слышу ответа, Лукас.

— Да, Oleg.

— Прозвучало не слишком убедительно, тебе надо больше тренироваться. Но если тебя все устраивает — я рад, хотя хэндлер мог бы стараться больше. Потому что ты на грани срыва, Лукас.

— У нее сейчас проблемы. Мы немного… разошлись.

— «У нее сейчас проблемы». «Мы разошлись». Твой хэндлер — женщина? Забавно. В любом случае, это непрофессионально: проблемы хэндлера не должны отражаться на тебе, понимаешь? Я ведь объяснял тебе.

— D-da.

— Тише, тише… все хорошо, — Олег продолжал гладить его щеку.

— Мммм...

— Что?

— Ты сказал, что хочешь начать новую жизнь.

— Ну, для начала возьму небольшой отпуск — лет на пять. Знаешь, мне нравится идея с покупкой бара или небольшой гостиницы. И отдельное жилье, разумеется. Я уже достаточно жил на работе.

— Где планируешь остановиться?

— Подробности, подробности… в любом случае, погода там значительно лучше, чем в окрестностях Лушанки или на вашем острове, mi querido amigo Inglés. Спасибо за паспорт, он пригодится.

— Олег, там… я просил убрать, но я не уверен.

— Напихали жучков? Как не стыдно, ай-яй-яй, а еще солидная фирма... Лукас, ты всерьез веришь, что я стал бы использовать паспорт, который мне сделала MI5?

— Но зачем тогда…

— Для продажи, конечно. На рынке есть люди, заинтересованные в ваших технологиях. Зная, как что-то работает, можно понять, как это сломать — или как это обмануть. Вот я, например, знаю, как работают твои мозги... У меня уже есть покупатель на этот паспорт, он даст хорошую цену.

— Ты и так просишь у нас миллион.

— Лукас, я не хочу сказать, что миллион — это мало, но всегда может понадобиться немного больше. Знаешь, это бывает в отпуске: покупаешь что-то из одежды, потом идешь выпить пива, берешь какую-нибудь закуску... тратишь деньги по мелочи. Кстати, если речь зашла о деньгах, не поднять ли мне цену?

— Тебе никогда не дадут даже десяти фунтов, не говоря уж о большей сумме. Будут тянуть время, а потом…

— Потом, Лукас, будет после.

— Деньги пометят, чтобы отследить их.

— Ты опять почему-то считаешь меня наивным. Деньги будут обменяны на «чистые» в течение… примерно получаса, если привратник не заснет.

— А если заснет?

— Юмор? Хороший знак, что ты можешь шутить. Если привратник заснет, прибавим еще пять минут... и отслеживайте банкноты по всему миру.

— Все продумал, да?

— У меня было больше года на подготовку. Ну так что? Я поднимаю цену?

— У меня нет полномочий на обсуждение таких вопросов.

— Полномочия есть у твоего шефа. Сэр Гарри еще не знает, что суданцы — самая мелкая из его проблем. Представь себе: никаких требований, никаких предварительных условий, никаких переговоров… пфф — и такие большие, красивые здания в Сити складываются, как домино. Пфф — и на воздух взлетает автобус с туристами, пфф — и в час пик в метро взрываются несколько бомб… пфф — взлетают на воздух несколько автомобилей… пфф — взрыв на газораспределительной станции… а если атаки будет скоординированы? Если все они произойдут в одно и то же время? Сколько денег сэр Гарри выбьет из министра, чтобы этого не произошло?

— Я не знаю. Я не знаю. Я не знаю!!!

— Чшшш, чшшш. Тихо. Не кричи. Успокойся. Дыши вместе со мной: вдох-выдох… вдох-выдох… вот так. Это не допрос, мы просто разговариваем… все хорошо, мистер Грей.

— Да.

— Знаешь, я мог бы рассказать твоему шефу об очень интересных людях…

— …но только за плату?

— Да, за наличные. А что? Просто бизнес, деловое предложение коллегам. Рад, что ты все понимаешь.

— Я не могу ничего гарантировать. Сколько ты хочешь?

— Думаю, не стоит быть слишком жадным. Поднимем ставку до полутора миллионов — и у вас будет превосходный квартальный отчет.

— Я передам твое предложение. Но нам нужны доказательства.

— Одно имя я тебе уже назвал — Омар Салим аль Халед. Остальное скажу позже.

— Когда?

— Скоро, Лукас. Очень скоро. Хорошо, что мы договорились. Встаем? Пока я не отсидел себе задницу на твоем полу.

— Да.

Не так плохо было то, что пришлось открыть глаза. Но исчезла тяжесть чужой руки на животе, больше никто не касался его щеки кончиками пальцев, и запах (мята-север-лимон-тепло) тихо истаял, в квартире снова пахло так, как пахнет в старом доме недалеко от реки.

На прощание Олег дружески похлопал Лукаса по плечу:

— Выглядишь бледным. Выпей сладкий чай, съешь что-нибудь… эй, это не приказ, это дружеский совет. Позвони сэру Гарри, объясни ситуацию. Я понимаю, что ты должен действовать по протоколу. Никуда не уйти от правил, да?

— Как мне связаться с тобой?

— Не волнуйся. Я буду поблизости. До встречи, Лукас.

После того, как клацнул замок, Лукас какое-то время стоял у двери — вдруг Даршавин вернется? Может быть, он захочет сказать еще что-нибудь, или изменить условия, или… или…

После приступа сухой рвоты он напился воды из-под крана и умылся, игнорируя воспоминания — руки в медицинских перчатках касаются шеи, нащупывая пульс. Олег наклоняется, смотрит в глаза…

Щелкнул чайник.

Два пакетика «липтона» на кружку. По улице проехал грузовик. Добавить пять кусков сахара. На балконе в доме напротив женщина расставляет горшки с геранью. Помешать, попробовать — сладко, горячо…

Рос отозвалась после первого гудка:

— Ты избавился от навигатора.

— Да, извини меня за это.

— Где ты? Лукас, ты сказал мне, что держишь все под контролем. Скажи хотя бы, тебе уже известна цель?

— Рос, мне нужно поговорить с Гарри. Сэр?

— Я тебя слушаю.

— Лучше, если это будет приватный разговор.

— Я перейду в свой кабинет.

Лукас поставил кружку с недопитым чаем в мойку.

— Говори.

— Гарри, все значительно хуже, чем мы думали. Суданцы — это только первый акт пьесы. Готовится нечто масштабное; по сравнению с тем, что запланировано, одиннадцатое сентября может показаться утренником в детском саду.

Пауза. Лукас представил кабинет Гарри: на столе ничего лишнего, в темной полировке можно увидеть свое отражение.

— Это сказал Даршавин? Ты ему веришь?

— Да, Гарри. Он был искренен.

— Прекрасно. Замечательная оценка — «он был искренен». А пытал он тебя тоже искренно?

— Гарри, я знаю его. Он не лгал. Одно то, что он пришел к нам и сообщил о готовящемся теракте…

— Он пришел не к нам, Лукас — он пришел к тебе. И не забыл потребовать деньги за информацию. То, что ты знаешь его — ничего не доказывает. Он тоже знаком с тобой; напомню, если ты вдруг забыл — стокгольмский синдром — это улица с двусторонним движением. Палач знает жертву, жертва знает палача. Доказательств того, что готовится какой-либо теракт, у нас пока по-прежнему нет.

— Даршавин назвал имя — Омар Салим аль Халед. Гарри? Еще кое-что.

— Я тебя слушаю.

Глядя в окно, на серое небо и серые облака, которые готовились залить город очередным дождем, Лукас закрыл глаза:

— Даршавин сказал, что цена выросла. Ему нужно три миллиона.

Первые капли ударили по подоконнику.

Может быть, если он принесет сумку с тремя миллионами, Олег возьмет его с собой — туда, где погода лучше, чем в Англии, и где никакие правила, инструкции, протоколы, навязанные другими людьми, не будут иметь никакого значения.

Туда, где он, Лукас Норт, сам будет устанавливать для себя правила.

Странно, как люди могут не замечать его — почти двухметровую орясину, но Джон к этому привык. Это потому, что он тихий. Если будешь тихим, никто к тебе не будет придираться, это он еще со школы усвоил.

Когда он впервые увидел Кэрол? Трудно сказать. На ферме Болтона он и раньше работал время от времени и, конечно, видел и старшую, и младшую девочек. Позже он вспомнил, что впервые подумал о ней в том самом смысле, когда они вместе с мистером Болтоном закапывали на дальнем выгоне павших овец. Была ранняя весна, пришла оттепель, начался окот у овец… и на несколько дней внезапно вернулась зима. По телевизору говорили что-то о массах арктического воздуха, атмосферных фронтах и всяком таком. Дед жаловался на артрит и тихо бухтел про то, что это все из-за самолетов — летают туда-сюда, вот погода и портится.

Итак, было за полдень; Джон еще утром перегнал технику на дальний выгон и думал о том, что они делают все неправильно: по уму, надо вызвать ветеринара и перевозку, но это же офигеть какие деньги. И вообще, успокаивал он себя, все фермеры так делают — в смысле, не заморачиваются: своя земля, своя скотина. Овцы не были заразными, просто не смогли разродиться. Не повезло, бывает. Вон и на соседнем участке Роджерс все утро занимался тем же самым.

Часа в два пополудни Ричард Болтон сплюнул, глядя на холм из-под козырька кепки:

— Ишь идет, королева.

Джон обернулся: с холма спускалась Кэрол. На мгновенье ветер стих, стало тихо-тихо… и это было… на мгновение Джон как будто перенесся в детство, когда мама читала ему сказку: «...и вы, мои белые, и вы, мои серые, бросайте теплые хлевы и спешите за мной — домой! Домой! Домой!»

Кэрол или не Кэрол?! Говорят, в старые времена тут на холмах пустоши жили не только люди. Соседи иногда приходили на фермы как гости или как работники; случалось даже, что роднились, хотя особого счастья это не приносило. Самые дальновидные из соседей отдавали на попечение людей самое дорогое — детей. Люди принимали соседских детишек на воспитание до оговоренного срока или просто пожить лето-другое-третье на ферме, чтобы пообвыкли рядом с холодным железом. Соседи не скупились на ответную благодарность, и у таких фермеров и поля, и скотина родили вдвое-втрое больше. Священники? Да кто б их сильно слушал, когда надо платить аренду, десятину и налоги, и еще постараться не протянуть ноги с голоду. Фермеры живут на земле и от земли, а от молитв в амбаре и в хлеву не сильно-то прибавляется ни зерна, ни скота. Умные священники очень старались не замечать как внезапных прибавлений в фермерских семействах, как и того, что пара-тройка ребятишек годами не ходила в церковь и не росла. Бывало, что в благодарность за такую слепоту пастыри однажды утром обнаруживали в башмаках несколько золотых монет, которые со временем не превращались в листья и оставались золотом, даже если прыснуть на них святой водой или прочитать pater noster.

Глупые священники в этих краях надолго не задерживались.

От всех этих воспоминаний и мыслей у Джона под шапкой зашевелились волосы, как будто набрался вшей; тем временем Роджерс заглушил трактор, устроился поудобнее с наветренной стороны трактора вместе с псом, который льстиво колотил хвостом, достал бутерброды и врубил радио. Над холмами вокруг полетела старая песня:

— Я слышал, ты едешь на ярмарку в Тайн?

Зверобой, ромашка и хмель.

Спой песню мне о той, что жила там,

Она ведь была любовью моей…

Скажи, пусть возьмет тончайшего льна —

Зверобой, ромашка и хмель, —

Сошьет мне наряд без единого шва,

И вновь она будет любовью моей.

Джону показалось, что его обдало странным холодом; дед еще говорил про такое: «чувство, будто по твоей могиле кто-то прошелся».

Кэрол подошла ближе — волшебство рассеялось, нахлынула реальность: обычная девчонка лет семнадцати в старых джинсах и резиновых сапогах, с болячкой на губе и замазанным синяком на лице.

— Чего прискакала? Пожрать, я смотрю, не принесла.

— Мама просила передать, ужин будет в пять.

— Как закончим — так и придем. Подогреет, — сплюнул мистер Болтон. — Иди домой, нечего шляться туда-сюда.

Кэрол сгорбилась.

— Иди, иди!!!

Когда она скрылась за холмом, мистер Болтон сплюнул еще раз и пробормотал:

— Ей лишь бы с докторским сыночком бегать. Мало я ей вчера всыпал, надо будет сегодня добавить… чего уставился? Когда у самого будут дети, поймешь.

Хотелось сказать что-то в ответ, но что? Мистер Болтон — отец Кэрол и фермер, который платит ему деньги, а он просто наемный работник, раньше это называлось «батрак». И потом, его-то какое дело? Это семья, а в каждой семье свои порядки.

Джон промолчал. Молчать он привык, это было нетрудно.

Роджерс снова завел трактор, но Джону Стрендрингу казалось, что ветер в холмах все еще насвистывал старую мелодию.

Забегая вперед, надо сказать, что Кэрол действительно проводила с Эндрю много времени. Джон часто видел, как они вместе наперегонки бегали к развалинам, какой счастливой она была, возвращаясь домой, и как ее радость угасала, стоило ей увидеть отца. Это было даже немного больно — видеть, как ее улыбка исчезает.

Но к тому времени Джон уже понял, почему среди людей ей не по себе. Слишком много для нее вокруг такого… человеческого, одним словом. Тут и настоящим людям тошно бывает.

Как-то вечером в пабе Хэнсон хлопнул его по плечу:

— Говорят, ты заглядываешься на дочку Болтона? А на фига тебе? Да ладно, чего ты зыркаешь как медведь, я просто спросил… ну и грязная же у них семейка!..

Тут Хэнсона кто-то окликнул, потом в музыкальном автомате выпал прошлогодний хит, и все начали танцевать. Джон задумался, прихлебывая пиво. Что-то такое он слышал уже не в первый раз, но обычно просто не обращал внимания — люди все время говорили, много, обо всем, постоянно перескакивали с темы на тему, и было довольно утомительно — следить за всеми разговорами, кто кому что сказал, почему сказал, и все такое. Если подумать, мылись Болтоны не реже, чем все остальные — и вообще, если весь день возиться с навозом… пахнет не фиалками.

Вечером после ужина он решился спросить у деда:

— Ты что думаешь про Болтонов?

Скручивающий самокрутку дед удивленно поднял бровь и промолчал — явно ждал уточнения. Пришлось подумать и спросить по-другому:

— Почему люди называют их семью грязной?

— Ты на этой ферме сколько постоянно работаешь — года два или около того? И до этого туда захаживал? Ричард Болтон не самый приятный человек, не так ли?

Ну… за работу с ним всегда расплачивались в срок, сколько уговорено по отработанным часам, а что до грубости… вы где видели вежливого фермера, который, увидев заболевшую корову, например, сказал бы: «ах ты господи, какая неприятность приключилась!»?! Зато Болтон не торопит, не говорит под руку… да, ругается, да, как это говорится — «бухтит», но в основном по делу, не без причины… Дед внимательно смотрел на Джона, кивая в такт своим мыслям.

— Не самый приятный, но платит честно, — наконец выдавил из себя Джон.

— Вот и я о том же. Не самый приятный, но платит. Что до грязи… — дед пыхнул табаком, — люди обычно забывают, что для того, чтобы появился теленок, нужен еще и бык. Некоторые вещи делаются только вдвоем, знаешь ли.

Это было понятно: куда же в таком деле без быка. Ну или без ветеринара, если искусственное осеменение. Хотя с образованием после школы не получилось, Джон, как мог, старался читать статьи и книги про сельское хозяйство — у него была мечта обзавестись со временем собственной фермой.

— Так что не принимай близко к сердцу, — закончил дед, — люди всегда говорят. У людей это любимое занятие — мыть кости ближним своим.

Ну, вот и отлично. Раз дед сказал, что все ничего не значит — значит, так оно есть. Деду можно верить.

В свой следующий выходной за завтраком Джон размышлял о том, что надо бы или разобраться, в чем тут дело, или плюнуть и перестать думать про всякую ерунду. Двадцать первый век на носу, а он, как дурак, размышляет о фейри. Какие тут фейри, думал он, накладывая себе сосисок, съехали они давно или вовсе вывелись после тех делов, которые учинили люди. В начале девятнадцатого века один упертый священник прошел пустоши туда-сюда, читая Библию вслух, и начертил на старых межевых камнях кресты, чтобы никто некрещеный пройти не мог. Старательный был, прости его Господи, оттого и помер — вилы в спине никому здоровья не добавляют. Потом, говорят, соседи в отместку такой мор среди скотины учинили и неурожай дождями навели, что несколько деревень в полном составе уехали в Америку — с голоду помирать было неохота.

В библиотеке он долго набирался храбрости, прежде чем задать вопрос: обычно он ходил туда читать «Фермерский вестник», который годами лежал на одном и том же столе рядом с религиозными брошюрами. Как объяснить, что сегодня ему требуется нечто иное?

Но все оказалось проще некуда: леди в очках подвела его к каталогу и объяснила, как искать «по ключевым словам», пояснила, что значат пометки на карточках — типа, что вот это надо попросить принести, а это можно взять с полок в соседней комнате. Джон подумал и решил начать именно с тех книг, что стояли в «открытом доступе».

Изданий оказалось неожиданно много: и сказки, и художественные, и детские энциклопедии — вот они-то и приглянулись ему больше всего, потому что рассказывали обо всем понятно, без длинных слов.

Оказалось, что те, кого называли «соседями», имели множество обличий и названий; сначала он с непривычки запутался, но потом приспособился выписывать названия и краткие сведения в блокнот. Получалось здорово, совсем как досье в спецслужбах, и можно было перечитать на досуге, перед сном, и подумать.

Постепенно, путем исключений, он пришел к выводу, что Кэрол — подменыш.

Это имело смысл, понимаете?

Факт: мистер Болтон, ее как-бы-отец, не любил ее. И это еще мягко сказано.

Факт: миссис Болтон, ее как-бы-мать… ну, в смысле, все семьи конечно разные, но обычно матери как-то по-другому относятся к своим детям. Ну, вот его мама его любила — даже когда он рвал единственные штаны. А миссис Болтон… Как можно было бросить все и уехать от своих дочерей? Или потому она и уехала, что они ей и не дочери вовсе?

Факт: их сосед доктор Лоутон, отец Эндрю, относился к Кэрол по-особенному (наверное, потому что доктора некоторые вещи в человеке сразу видят). Доктор не только жалел Кэрол, но, похоже, побаивался. Видимо, понял что-то про нее. Может, ему пригрозила ее настоящая родня?

Факт: когда Кэрол было примерно одиннадцать или даже, скорее, двенадцать лет, у ее как-бы-отца внезапно появились деньги. Хорошие деньги — он тогда и стадо обновил, и технику... а кредит у банка не брал. Это Джон знал точно, потому что хорошо представлял сумму — такие деньги банк дает в кредит не на один год, а Ричард Болтон выплачивал банку только аренду, и то постоянно ворчал по поводу процентной ставки. Если бы он платил по кредиту, жалоб было бы в разы больше. Может, именно тогда Кэрол обменяли? Целое лето она просидела дома, вроде бы болела… в то время Джон еще не работал у Болтона постоянно, а так, время от времени — но вроде бы, Кэрол даже почти не выходила из спальни.

Наверное, это тяжело — прийти в мир людей, где все по-другому.

Рождество считается временем чудес, но, к несчастью, не для Джона Стрендринга.

Он понимал, почему его считают туповатым: парень, который иногда не может и двух слов связать — ну, понятно же. Тупой здоровяк. А на самом деле слов просто слишком много, и с учетом того, что надо подбирать их правильно, чтобы никого не задеть... поэтому он всегда думал, прежде чем что-то сказать, и этим только подтверждал свою репутацию.

Не надо было соглашаться ехать с Кэрол: она это нарочно сделала, чтобы досадить Эндрю. Жаль, что сообразил он это слишком поздно: они уже отъехали от паба, и Кэрол гнала машину по мокрой дороге под дождем. Слишком обидчивая и слишком гордая Кэрол никогда не простит ему, если он возьмет столь щедро предложенное. Так и с обычными людьми бывает.

Пришлось изобразить из себя «тупого Джона», может, даже почти девственника. Хм. С учетом того, что с тех пор, как ему исполнилось восемнадцать, женщины в городке иногда звали его «починить кое-какую мелочевку» (он, в общем-то, был не против, а потом всегда честно предлагал отремонтировать что-нибудь — если что-нибудь действительно нуждалось в починке и он мог это исправить) тут надо было постараться. Пришлось быстренько вспомнить, каким был его самый первый раз с миссис Адамс (до сих пор стыдно, хотя она тогда не обиделась, а научила, что, как и куда), и повторить все как можно точнее: подольше провозиться с презервативом, не попасть куда надо и кончить, не начав. Кажется, получилось вполне достоверно, потому что Кэрол даже начала утешать его — на свой лад, конечно.

Дома он глотнул для храбрости (ну и за Рождество) и пошел признаваться:

— Дед. Спишь? Я тут… обидел одного человека. Женщину.

— Тьху. Мвхав.

Пришлось подождать, пока дед проснется окончательно, вставит зубы и устроится в кровати поудобнее.

— Кого и как именно? Доиграешься ты однажды с бабами…

Джон вздохнул, и выложил все, как было.

— Мда. Девчонка Болтон, значит… ну, сердцу не прикажешь. Ладно. Ты, конечно, свалял дурака — но оно, может, и к лучшему. Иди, спать ложись.

Спать не хотелось совершенно.

— Дед, а что мне делать-то? Ну… извиниться-то как?

— Наказание на мою голову... Завтра поедешь к ней. С подарком. Особенный подарок надо, дурень, не ерунду какую! Чтобы она видела, что она для тебя особенная, понимаешь? Не просто девчонка, которую можно в баре склеить и поваляться на травке. Съездить что ли с тобой, дураком, присмотреть, а то ведь наломаешь дров… э-э-х, где мои молодые годы…

Когда Кэрол исчезла, прихватив с собой сестру, Ричард Болтон начал хандрить и злоупотреблять выпивкой. Работа валилась у него из рук, и дела на ферме, ясен пень, пошли херовато. Джона так и подмывало сказать: зря вы, мистер Болтон, так с Кэрол обращались — хоть и молчу, но я ж не слепой, я видел. Подменыши хорошо помнят добро и зло и не возвращаются в те места, где им было плохо. Сколько-то времени терпят, а потом все, уходят и уводят с собой вашу удачу. Тем более и докторский сын уехал вместе со своей невестой, так что ничего-то Кэрол тут теперь и не держало, кроме фермы.

Делая свою работу, Джон часто задумывался: почему Кэрол взяла с собой сестру? Когда подменыши уходят, то обычно либо ничего не берут, либо берут то, что считают своим — вот как внедорожник, например. Кэрол его считала своим — понятно, на нем и укатила. Хоть железо — но свое же железо. Интересно, машины могут работают в холмах? Небось, там с одной заправки можно ездить годами, магия же и все такое… А сестра? Если Кэрол подменыш, то может ли быть ее младшая сестра такой же?

Дед в ответ на его сумбурное изложение мыслей (идеи о подменышах пришлось избегать, что связности истории не добавило) мрачно сказал:

— Уехала, говоришь? Ну... этого и следовало ожидать. Хорошо, что там все хоть так закончилось, а не чем похуже. Ну, хоть малявку не бросила, — и как-то особенно посмотрел на Джона, а потом вздохнул: — Ну не смотри ты как телок, ей-богу — если уж у тебя так зажглось, найди ее, что ли! В полиции попробуй узнать. А пока принеси мне лекарство — таблетки, сам знаешь какие и где лежат.

Правильно все-таки Кэрол сделала, что уехала, решил однажды Джон, помогая подняться мертвецки пьяному мистеру Болтону на второй этаж. Как с таким вот ребенка оставить — он и о себе не может позаботиться, не то, что о девочке.

Ну ничего, ведь теперь-то, наверное, у Кэрол и ее сестры все в порядке? Они же нашли свой дом — там, где они сейчас? Должны же исполняться мечты хоть у кого-то?

С тем, что его мечта — иметь собственную ферму — вряд ли когда-нибудь исполнится, Джон уже смирился. Да, он много чего знал и умел, но собственная земля — это слишком дорого. Но если подумать, жилось ему не так уж и плохо: дом, доставшийся по завещанию, работа, которая не так уж плохо оплачивалась, и кое-какие деньги в банке…

Он уже начал привыкать к мысли о том, как все будет дальше: еще лет двадцать пять-тридцать работы; возможно, если ему повезет — свадьба и рождение ребенка, и развод не раньше, чем ребенку исполнится хотя бы четырнадцать. Если не повезет со свадьбой… ну… можно и так, главное, найти подходящего человека. Он бы заботился о женщине в любом случае, он бы постарался дать ей дом… он бы и о Кэрол заботился, но ведь вряд ли она вернется.

Только Кэрол все-таки вернулась, и семи лет не прошло. Вернулась, и как положено фейри, принесла с собой ворох проблем.

Потом он удивлялся, как мог быть настолько слепым и глухим и как мог поверить в собственную же выдумку. Наверное, прав был в свое время дед, когда говорил, что не следует думать слишком много и слишком, как бы это сказать, страстно — так можно поверить в любую глупость, вроде того, например, что если ты попал в аварию, загнав машину в кювет, то виновата не лишняя пинта пива, а инопланетяне, которые пытались тебя похитить.

Правда обычно проще и жестче, чем любая выдумка. Жить в мечтах безопасней и приятней, кто бы спорил — но только вот при столкновении с реальностью фантазии рушатся, и надо быть достаточно сильным, чтобы тебя не задавило обломками — как задавило Эндрю Лоутона. Надо иметь мужество спуститься на землю и продолжать жить дальше.

Помогая Кэрол подняться, Джон сказал:

— Давай пойдем домой.

И прибавил тише, когда они вышли из развалин:

— Нам обоим надо будет спуститься с холма.